Лежа в палатке, созданной из специального фильтрующего температуру материала, Кассано делал это снова и снова. Раз за разом всматривался в свечение. Пытался привязать его к математическим функциям, к разным алфавитам, к двоичному коду, даже к рукописи Войнича, но ничего не выходило. Тем не менее блики не были спонтанными. Ученый ощущал это всем своим нутром.
— Что они вам говорят? — спросил усевшийся рядом Вильгельм.
— Пока что я не могу понять, но знаю, в них что-то есть, — ответил Алессандро.
— А как вы думаете, что могли бы они говорить?
— Думаю, они предостерегают нас. Я более чем уверен, что на месте пустыни когда-то были страны, города, поселения. Они подверглись некоему катаклизму, и существа, жившие в них, должны были уйти. Если они бежали в спешке и решили отставить послание — это могло быть только предупреждение. Только если их мышление и было сходно с нашим, — Кассано выключил воспроизведение и посмотрел в глаза мальчику. — Их язык, способы передачи информации, математика. Это все могло сильно отличаться от человеческих аналогов.
— Как же мы поймем, что хотела сказать нам другая цивилизация? Настолько отличная от человеческой?
— Думаю, что они оставляли универсальное сообщение, которое при желании могла бы понять любая другая раса, — вежливо объяснил Кассано. — Это какой-то универсальный язык, доступный всем. Цель послания — быть прочитанным. Поэтому составлять его должны были с поправкой на то, что получивший их послание не будет знать языка, культуры, математических принципов отправителя.
— Если мы его разгадаем, мы поймем, что случилось с той цивилизацией.
— Надеюсь, — Алессандро мягко кивнул.
Государства и государственная власть давно канули в лету. Пришло время власти корпораций. Частная полиция, частные спецслужбы, частные деньги, выпускаемые этими самыми корпорациями. За деятельностью корпораций следило Объединение, но это, скорее, были миротворцы, не дающие вспыхнуть межкорпоративной войне, наблюдающие за соблюдением законов и прав человека, а не орган власти. Офисы Объединения присутствовали во всех мирах, кроме Фроста, у них была монополия на создание армии. Но всем остальным заправляли мегакорпорации.
Существовали общие законы для всех миров, но на территории каждой корпорации действовали и свои правила. В Каллисто, к примеру, существовала частная собственность вне «Ассаж». Любой желающий мог открыть в этом мире собственное дело, но с условием уплаты налогов в корпорацию и приоритетным правом выкупа Стивеном Райзом в случае продажи. В Алмунье же вся недвижимость, кроме жилых помещений, принадлежала «Маджестик». В Каллисто запрещались одни наркотические программы, в Алмунье другие. Борисов разрешал на своей территории свободную продажу оружия, Райз запрещал. За одни и те же преступления в разных мирах были разные наказания.
Расследованиями преступлений в Каллисто занималась детективная служба Ассаж. Организация-наследница канувшего в лету федерального бюро расследований располагалась в пятидесятиэтажном здании, по виду напоминавшем ракету. К прозрачным входным дверям вела дорожка через лужайку, усаженную движущимися цветами. Мало кто знал, что эти растения служили еще и детектором, который сканировал любого проходящего здесь человека на оружие и некоторые модификации.
На входе посетителей встречал охранный БАР в компании считывателя, который всматривался в лица визитеров и проверял мыслесканером.
Кабинет старшего детектива Юргена Саммерса находился на двадцать седьмом этаже этого здания.
Детектив пригладил свои длинные, собранные в хвост темные волосы и снова уставился на воссозданную голограмму с места преступления. Выглядел он лет на тридцать, максимум сорок, но на самом деле годы, прожитые Саммерсом, давно перевалили за сотню.
Возраст людей двадцать пятого века невозможно определить по внешности. Кто-то в зрелом возрасте, чтоб его принимали за юнца. Другой, только выйдя из подросткового возраста, желал выглядеть старше, умнее, солиднее и делал себе соответствующий вид.
Когда только изобрели модификацию внешности, люди изменились почти за год. Исчезли толстяки, старики, низкорослые, люди с неудачными пропорциями лица и тела. По улицам, как на подбор, расхаживали одни фотомодели и мачо. Но это все быстро надоело. Когда все получили красоту и привлекательность, они перестала являться чем-то ценным.
Раз за разом повторялись выступления протестующих в стиле: «Мне всегда нравились женщины за тридцать и в теле. А выйдешь на улицу — одни двадцатилетние швабры ходят. Даже познакомиться не с кем».
И люди опять захотели индивидуальности.
Вернулись низкорослые, толстяки, лысые и лысеющие, седые и непропорциональные. Получив однообразие, пусть даже красивое, люди по-новому взглянули на индивидуальность. Пересмотрели стандарты красоты. Мода, конечно, менялась, и некоторые ей следовали. Один год было больше высоких, другой низких. Один белых, другой черных. Но ветер моды гнал лишь единиц. Большинство предпочитали собственную индивидуальность, какой бы она ни была.
Саммерс был таким всегда. Эта внешность — высокий лоб, тонкие, аристократические черты лица, небольшой подбородок, карие глаза — была дана ему от рождения. Только свое старение он предпочел остановить в возрасте тридцати трех лет.
— Джо, приблизь вот здесь, — сказал он.
Саммерс всматривался в воссозданную трехмерную проекцию теракта у больницы. Техник уже успел скачать последние воспоминания жертв с уцелевшим интерфейсом, а также у некоторых свидетелей, которые за небольшую награду согласились помочь следствию. И теперь все эти воспоминания были собраны в подобие трехмерного фильма.